Ну, что бы вы сделали? Что бы сказали?

Он прочел письмо, уйдя вверх по реке, и перечел много раз, и он знал.

После долгих подсчетов он установил, что не появлялся дома семьдесят шесть дней и Амахну станет его будущим, – но пришла пора ехать домой и предстать передо мной.

Первое, что они сделали, после того как Майкл Данбар взял за себя невесту-сломанный-нос, это перетащили пианино обратно в дом тридцать семь на Пеппер-стрит. На этот раз для этого понадобилась помощь шестерых мужчин-соседей и коробки пива. (А если уж пиво – в этом они не отличались от парней с Бернборо, – то холодное.) Инструмент подкатили к дому с задней стороны, где не было ступенек.

– Вообще-то, надо было вызвать тех ребят, – сказал позже Майкл.

Он положил руку на ореховую крышку, будто они с пианино приятели.

– Выходит, адрес у них все же был правильный.

Пенни Данбар только улыбалась.

Положив одну руку на инструмент.

Другую – на Майкла.

Через несколько лет они переехали и оттуда: купили дом, в который влюбились. Почти рядом, в конном квартале, выходящий двором на дорожки и конюшни.

Они смотрели его в субботу утром.

Дом номер восемнадцать на Арчер-стрит.

Агент, дожидавшийся внутри, спросил их имена. Вроде бы в тот день больше никто не проявил интереса.

Что до самого дома, то там был коридор, была кухня. Три спальни, небольшая ванная и длинный двор позади со старинным сушильным столбом-зонтиком. Майкл с Пенни тут же пустились воображать детишек на лужайке и в саду, буйный хаос детства. Как по ним, так это и был рай; но вскоре им предстояло очароваться еще сильнее:

Опершись локтем на сушильный столб и глядя в облака над головой, Пенни услышала звук. Она обернулась к агенту.

– Простите, – сказала она. – А это что за звук?

– Извините?

Этого момента агент боялся больше всего: вероятно, именно так он и упустил все остальные парочки, которым показывал дом, – а они, конечно, так же мечтали и уже представляли себе свою жизнь. Наверное, даже видели тех же смеющихся детей, как они затевают потасовку из-за жульничества на футбольном поле или волочат кукол по траве и грязи.

– Вы не слышите? – не унималась Пенни.

Агент поправил галстук.

– А, это?

Накануне вечером, когда смотрели место на карте, они увидели пустой участок позади дома, о котором было сказано лишь, что это «Окружность». Теперь Пенни не сомневалась, что слышала где-то за домом копыта, и разложила на части долетавший до нее запах: животных, сена, лошадей.

Агент попытался увести их обратно в дом.

Не тут-то было.

Пенни двинулась на цокающий звук, доносившийся из-за ограды.

– Майкл? – позвала она. – Подними меня, пожалуйста.

Он пошел к ней через двор.

Его руки и ее тонкие, как палки, бедра.

За оградой Пенни увидела конюшни, увидела дорожки.

Прямо под оградой был проулочек, сворачивавший за угол; миссис Чилман была там единственным соседом. Дальше – трава и покосившийся недострой, а потом – белая ипподромная изгородь: со двора она казалась сделанной из зубочисток.

По проулку конюхи вели лошадей с дорожки в конюшни, большинство не замечало Пенелопу; некоторые кивали на ходу. Через пару минут показалась последняя лошадь; ее вел старый конюх: когда она опускала голову, он резко дергал за повод. За миг до того, как заметить Пенни, он слегка шлепнул лошадь по губам.

– Пошел, пошел, – сказал он. – А ну!

Пенни, конечно же, от такого разулыбалась.

– Эй?

Она откашлялась.

– Привет?

Лошадь заметила ее тут же, но конюх сообразил не сразу.

– Что? Кто тут?

– Я тут.

– Гос-споди, милая, так и до инфаркта, млеть, недалеко!

Он был коренастый и кудрявый, с влажным лицом и глазами, а конь тащил его вперед. У коня по морде от ушей до ноздрей лежала белая метка, в остальном он был темно-гнедой. Конюх понял, что удерживать его бесполезно.

– Ну-ну, где там! А ну-ка, милая.

– Можно?

– Да, потрепи его по шее, все равно он у нас самый, млеть, тюфяк.

Но сначала Пенни убедилась, что Майкл еще в силах ее держать, а, сказать по правде, она была хоть и легкой, но все же не бесплотной, и руки у него уже немного дрожали. Она опустила ладонь на белую отметку, чудный бархат, и не смогла скрыть восторга. Заглянула в вопрошающие глаза. Сахар есть? Есть сахар у тебя?

– А как его зовут?

– Ну, официально – Городской Экспресс.

Тут он и сам потрепал коня по груди.

– Но в конюшне мы его зовем Прорва, интересно, млеть, почему.

– А быстрый он?

Конюх осклабился.

– А вы и верно здесь недавно, а? В этих конюшнях все лошади, млеть, дохлятина.

И все равно Пенелопу они очаровали. Конь прянул головой, чтобы потрепали покрепче, и она рассмеялась.

– Привет, Прорва.

– Вот, дай ему.

Конюх протянул ей несколько замурзанных кубиков сахару.

– Ладно уж. Все равно конченый олух.

Внизу Майкл Данбар думал о своих руках и гадал, долго ли еще сможет ее удержать.

Агент думал: ПРОДАНО.

Теперь пришла очередь Клэя покинуть отца, оставив на него и дом, и Амахну.

Утром, затемно, он подошел к дивану.

Руки поджили, волдыри сменились шрамами.

– Я ненадолго уеду.

Убийца проснулся.

– Но я вернусь.

Удачно, что Силвер стоит на железнодорожной магистрали: поезда сквозь него проходили дважды в сутки в обоих направлениях. Клэй успел на 8:07.

На станции он вспомнил первый день, когда он приехал.

Он прислушался.

Земля вокруг, как и тогда, пела.

В поезде он сначала пробовал читать, но от нервов стало крутить живот.

Будто там малыш с заводной игрушкой.

В конце концов, книгу пришлось отложить.

Никакого смысла.

За каждой строчкой он видел мое лицо, мои кулаки и артерию у меня на шее.